Выиграть Лигу чемпионов 7 раз? После Барсы в 42 года – в Бундеслигу? Això és possible!

Представляете ощущения, когда можно сделать интервью с Хави, Иньестой или Месси? Вот чем-то таким я, футбольный журналист, проникся, когда общался с Андреем Щепкиным. Он – настоящая легенда гандбола. Семь раз выигрывал Лигу чемпионов, больше всех – и этот рекорд до сих пор не побит. В составе гандбольной Барселоны выдал мощнейшие 13 сезонов, затем повесил кроссовки на гвоздь – и в 42 года вернулся на год по просьбе немецкого Киля, с которым тоже выиграл главный трофей ЕГФ! И затем согласился еще на сезончик помочь Барсе.

Читайте также: «В меня не верил даже брат», или Переломный бой в карьере Кличко

Наше интервью – с новокаховчанином Щепкиным. Едва не погибшим в юном возрасте, пережившим тяжелейшие травмы, когда рука обрывала свои связки с плечом, ехавшим из СССР в неведомое на агентском бусике – и ставшим легендой европейского и мирового гандбола. Его именем в Каталонии назван гандбольный спортивный комплекс, а в Барселоне истинные «кулес» почитают его наравне с футбольными Месси и Кройффом, баскетбольными Солосабалем или Наварро, футзальными Торрасом или Кака.

Отец приезжал в больницу со мной проститься, врачи говорили: «Может, через годика два сыграешь», а я уже через месяц вернулся к тренировкам

— Гандбольные города в Украине – это Запорожье, Киев, Бровары. А как вы пробились в большой спорт из Новой Каховки?

— Я учился в 7-й школе на поселке Восточном (нынешний Таврийск). В то время в школе было только два вида спорта – гандбол и легкая атлетика. Мой брат, старший на пять лет, играл в гандбол, и понятно, что выбрать этот вид спорта мне было не тяжело. Первый наш тренер, Василий Самойленко, был довольно харизматичным персонажем – ездил на «Яве», ходил по школе, детей собирал… На своем молодом энтузиазме поднял гандбол в школе, так что у нас был довольно-таки хороший уровень, играли на первенствах города, выделялись… Цель в жизни была – выбиться в люди, получить высшее образование. Василий Михайлович мне всегда говорил: «Андрей, гандбол тебе поможет, а если у тебя будет рост два метра, то я обещаю тебе, что ты попадешь в высшее учебное заведение без экзаменов». Так и вышло: я вымахал до 210 см и поступил учиться именно благодаря спорту.

Читайте также: Hall of Fame: прощание с Кошмаром, или Лучший бой в карьере Виталия Кличко

— И как вы росли? Сразу стали таким высоким или в детстве были еще поменьше?

— Я всегда был такой, не было у меня периодов вытяжки. Была фотография из детского садика – я там такого роста, как воспитатель.

Читайте также: Hall of Fame: как постаревший Шева уделал праймового Златана, или Лучший матч Шевченко за сборную

— А родители ваши спортивные?

— Нет, они хотели, чтобы у детей все было хорошо, но времени на посещение тренировок или игр не хватало. Мой отец был разнорабочий, на хорошем счету, довольно-таки хороший работник. Соседи называли его «Кулибин» – его изобретения облегчали жизнь сельским жителям. Когда мне было 11, мама умерла, тяжело болела, и нас с братом папа вырастил. Он нам душу всю отдал… Я один раз сказал: «Всё, папа, бросаю гандбол, не хочу» — не знаю, что-то у меня было такое, упадок какой-то, а он мне говорит: «Ты что? Ни в коем случае. Это тебе в жизни поможет». Вот это давало мне единственную поддержку, он в меня всегда верил.

— Очень сложный момент для любого молодого спортсмена – когда нужно уезжать из родного города. Какие у вас были варианты?

— Меня позвали в Киевский спортинтернат. Для тех мальчиков, которые играли в гандбол, КСОШСИП, Киевская среднеобразовательная школа-интернат спортивного профиля, – была мечтой. И когда мне сказали, что меня приглашают туда, я подумал, что уже добился всего в жизни. Конечно, оставить отцовский дом было очень тяжело… Я первый месяц плакал, а потом меня из интерната было тяжело вытащить, так хорошо мне там было эти два года.

— Был спрос на высокого выпускника спортинтерната?

— Два года я был в интернате, потом, когда закончилось, были, конечно, предложения ехать в Москву – в МАИ. В Кунцево звали, СКА (Киев) были разговоры. Наше поколение, выпуск 1963-64 г.р., пошло в команду киевской Сельхозакадемии. Мой друг Виталик Шевчук и меня туда зазывал.

Я был младше на год, надо было еще годик в интернате отучиться. Но, понятно, я тоже навострил лыжи в академию, к друзьям. Григорий Черныш и Леонид Гонштейн говорили: «Пока молодой, ты должен наиграться, давай к нам». Конечно, я так и сделал. Пошел я в сельхозакадемию. А в последний мой год в интернате я очень сильно заболел – сепсис крови, уже с жизнью мысленно прощался…

— Как это случилось?

— У меня был фурункул на колене, и потом, видно, гной попал в кровь, и это дало осложнение на сердце. Повезло, что Василий Чертов, наш тренер в интернате, мне здорово помог. Если бы он не потянул за ниточки, за которые надо было, может, вы бы со мной сейчас и не разговаривали. Он поднял всех врачей в Киеве, поэтому нашли мне этот стафилококк, нашли мне эту плазму, быстро все сделали… Он меня и спас, этот Василий Чертов.

Помню, лежу в 5-й инфекционной больнице в Киеве, мне очень плохо. Открываю глаза – отец стоит. Я говорю: «Батя, что ты тут делаешь?» «Да, вот, приехал тебя навестить, сынок…» А потом признался: «Мне позвонили, чтобы я приехал с тобой попрощаться».

Читайте также: Hall of Fame: чемпионская украинская история немецкого боксерского клуба

Я был в таком тяжелом состоянии, что в итоге 4-5 месяцев в больнице провалялся (в центре города, на Крещатике, большая такая больница была, очень важная в то время). Выписывая, мне врачи сказали: «Еще два года не можешь спортом заниматься. Потом, где-то через годик, мы скажем, чтобы начинал немножко ходить, трусцой и, может быть, когда-то вернешься в гандбол». Для меня это был такой удар, как холодной водой окатили…

Я же заканчиваю интернат, а это было где-то весной, скоро выпускные экзамены, а мне нельзя тренироваться … Папы-мамы нет, некому за мной следить, а мне же хотелось играть. Месяц прошел, я выписался из больницы. И хотя все знали, что мне нельзя тренироваться, я беру кроссовки, беру форму, прихожу на тренировку. Тренер говорит: «А ты что тут делаешь?» А я такой: «Мне врачи сказали, что это была ошибка, уже можно тренироваться», — «А, ну хорошо, тренируйся!» Вот так я обманул тренеров в интернате и начал тренироваться.

Тренировался себе, а потом уже прошло месяцев три, они уже сами проконсультировались у врачей, говорят: «Так это ж неправда!» А я говорю: «Я же тренируюсь, и ничего страшного!» Если бы рядом были родители, может, и не разрешили бы. А так я рискнул жизнью, и повезло, что где-то молодой организм выдержал. Словом, все я догнал и успел к переходу в команду сельхозакадемии. Но сейчас, конечно, это иначе воспринимаешь, никому не советую так «в рулетку» играть.

Первым заданием в ЗИИ было… помыть машину тренера

— Команда сельхозакадемии – хоть и студенческая, но уже взрослая…

— Когда я уже приехал в сельхозакадемию, тренер мне говорит: «Смотри сюда, ты будешь только нападать! Чтобы только в атаку, в защиту не бегал. Можешь идти пешком и на скамейку, — там нужно ж меняться, защита-нападение, — Но если ты будешь бежать, ты не будешь играть». Мне не разрешали бегать быстро. Полтора сезона я отыграл, так и стал гандболистом.

— Какое образование у вас было? И получали ли вы его или, как водится в спорте, «получали»?

— Экзамены я сдавал досрочно. Были книжки такие: «Химическая защита растений», учебники тяжелые. Сельхозакадемия вся же основана на физике, химии, биологии. И я вот эти книжки знал наизусть, а там по 600 страниц было в каждом томе. Потом приходил на экзамен и без подготовки его сдавал.

— И в чем секрет?..

— Мы ж были в Голосеевском лесу, а тренировались на Левом берегу. В общем, пока ехали до Московской площади на 38-м автобусе, потом трамвай – где-то часа полтора, и я книжки зубрил за это время.

— А как спортивные успехи?

— Мы думали, что через два года уже выйдем в Высшую лигу, но ничего не получалось, как-то немножко уже энтузиазм упал. И тут Запорожье: главный тренер ЗИИ Семен Иванович Полонский мне звонил каждый месяц: «Андрей, давай, приезжай». Я сперва отказывался, но в марте 1984 года, я уже был на втором курсе в сельхозакадемии, я вдруг понял, что если не сейчас, то никогда, понимаешь? Я беру сумку – всё, что у меня там было, и иду на поезд.

Читайте также: Big Drama Show Дениса Беринчика

Поехал домой, поговорил с отцом, и прямо из Новой Каховки отправился в Запорожье. 4 утра, пустой город. Что делать? А возле вокзала был кинотеатр, в семь часов утра начинался первый сеанс. Я в киоске купил докторской, поел колбасы прямо на ящике за киоском, потом пошел в кино, отсидел сеанс. Подъезжаю на трамвае админзданию ЗИИ и звоню начальнику команды: «Слушай, я Щепкин, я в Запорожье». Он такой: «Как в Запорожье?» — «Да вот, приехал, хочу у вас играть». Он: «Ну, давай, приезжай туда-то». Я подъехал, он меня на машине забрал, отвез меня на базу на Хортице, дали мне там номер… Вот так вот я попал в Запорожье.

— И как вас принял Семен Иванович?

— Полонский со мной очень хорошо обращался, я ему очень благодарен. Хотя знакомство наше сначала сложилось очень необычно. Помню, меня в то утро привезли, а на следующий день уже была тренировка. Я выхожу, а Полонский меня зовет: «Будешь машину мыть. На, — говорит, — ведро, тряпку». Я говорю: «Семен Иванович, я вас очень уважаю, знаю, кто вы такой, но я вам машину мыть не буду».

Он меня зауважал. Раньше, когда ты салагой приходил в команду, то и мячи подносил, дедовщина была, понимаешь? Не так как в армии, но было… И раз я, только в команду пришел, себя поставил, то, значит, состоялся как личность. И дальше Семен Иванович во мне души не чаял, я ему всегда буду очень благодарен. Он сейчас в Канаде живет, если эти строчки читает – большой поклон ему.

— Какой коллектив там был в ЗИИ?

— Хороший. Я отыграл в ЗИИ 8 лет, был капитаном команды, пока не ушел оттуда. Были ребята, кто молодым покровительствовал – как Жора Зубков, он такой и остался. Помню, едем в поездку, он подходит: «А ну-ка, молодой, иди сюда. Что везешь?» А я такой: «Это, то-то, то-то». «Нет, — говорит. — Вези это, это, это». У нас же опыта не было. Мы играли в европейских кубках, вот и везли икру, сувениры, чтобы потом это всё продавать за границей… Сейчас стыдно рассказывать, что было в нашем совдепе. Немножко несолидно мы себя вели. Но такая была жизнь.

— А органы, которые сопровождали команды, вмешивались в процесс или не мешали?

— Да, конечно, всегда в делегации были “руководитель” и представитель органов. Помню, со сборной поехали в Исландию, в четыре часа утра садимся на автобус, а какой-то невзрачный мужичок нам раздавал брошюрки – я взял, на русском языке, всё религиозное. Ну, почитал, но меня религия никогда не интересовала, и сейчас не интересует, я заядлый атеист, и выбросил брошюрку.

Только приехал в Запорожье – звонок: «Здравствуйте. Щепкин Андрей?» — «Да». – «Можно с вами встретиться?» — «Ну, давайте». Встретились. Спрашивают: «Это правда, что когда вы садились в автобус, был такой-то человек, раздавал брошюрки?» Ответить «нет» было бы еще хуже, решил, буду правду-матку рубить. Говорю: «Да». – «Как он выглядел?» — «Ну, с бородой такой…» — «А кто брал эти брошюрки?» — «Да я, — говорю, — взял, посмотрел, меня это не интересует, я выбросил». Он говорит: «Ну хорошо». Записал акт, говорит: «Подпишись». Ну, а подписаться надо, я ж сказал правду… Подписался.

А потом он мне говорит: «Мы знаем, как вы ездите, чем там занимаетесь… Икра, водка – это нас не интересует. Главное, чтобы вы не везли, – он мне как совет дает молодому, — доллары, антисоветскую и религиозную литературу, порнографию. А на всё остальное мы глаза закрываем».

Вот так оно было. Вон, Лёша Беренштейн – это был феномен, рубаха-парень, это были мозги запорожского и советского гандбола. Из-за «пятой графы» ему не давали выезжать. Если бы он был не Беренштейн, а Иванов, он бы и в сборной играл, и всего добился бы, и на олимпиаду поехал бы. Он пострадал от этой системы, не смог в своей спортивной карьере все возможности использовать.

Зачитал письмо в защиту тренеров сборной. В итоге остался вне состава на «золотые» Олимпиады

— Но вы ведь тоже не смогли себя полностью реализовать в ту пору: Олимпиада-88, Олимпиада-92 прошли мимо вас… Почему так случилось?

— Это была другая история. Поехали мы в Чехословакию, а сборную тогда тренировали легендарные Евтушенко и Миронович. А в сборной в ту пору хотели поменять власть. Зимой 1991 года было собрание всего гандбола Советского союза в Москве, гостиница «Россия». Евтушенко уже знал, что хотят что-то прокрутить. И мы, все пятнадцать сборников, подписали письмо и отправили наше мнение в Федерацию гандбола Союза, что мы не хотим, чтобы тренерский состав менялся, Евтушенко и Миронович нас устраивают, у них блестящий тренировочный процесс, контакт с игроками. Это было действительно наше мнение, нас никто не заставлял, могли бы и не подписать. И говорят: «Кто повезет письмо?» Выбрали трех – Нестеров, Лавров и я.

Первый день конференции прошел, вопрос не поднимали. Ребята уехали, на второй день я остался один, сидим с Евтушенко. Заканчивается собрание – «Ну всё, до свидания». Только уходить – один поднимается, говорит: «Тут у нас такое есть мнение – мы хотим поменять тренерский состав». И Евтушенко говорит: «Понесешь письмо?». Я говорю: «Конечно». Я взял письмо и зачитал его на том собрании. В итоге на Олимпиаду-88, где наша сборная стала чемпионом, меня не взяли. Из-за этого, не из-за этого… Я говорю то, что произошло.

А то, что я не поехал на Олимпиаду в Барселону, это уже было мнение Максимова и Мироновича. Я никогда на них не держал зла, это было их решение, они вызвали других ребят. Андрей Барбашинский, которого взяли линейным, кстати, очень хорошо отыграл тот турнир.

— Поражение в финале чемпионата мира 1990 года. Что же случилось со шведами, по делу результат – 27:23?

— У шведов не было шансов. Если бы тогда кто-то сделал ставку, из ста один поставил бы на шведов. Мы уже как будто стояли на пьедестале, подымали кубок, понимаешь? Мы всех обыгрывали, поехали на чемпионат мира, не напрягаясь, делали соперников в 10-15 очков… А шведы совсем иначе к нам отнеслись и сыграли на волевых качествах и спортивном самолюбии. Они очень хорошо отыграли. Были, конечно, моменты – судейство, скажем так, не очень благоприятное… Но надо признать, что хороший шанс выиграть чемпионат мира мы упустили. Шведы после этого Чемпионате мира вышли на первые места в гандболе. Хорошее у них было тоже поколение.

— Как вам игралось в сборной СССР, где было больше белорусских и российских гандболистов? Вы были одним из немногих украинцев?

— Юра Гаврилов немножко позже пришел. Раньше Саша Сокол играл, его еще в 1986 году вызвали в сборную. Когда я пришел, Саню уже не привлекали. Я немножко «поздний» уже был игрок, уже где-то в 26-27 лет у меня случился переломный момент. Я в сборной Советского Союза тогда еще не раскрылся. Конечно, пять лет в сборной – для меня было большой честью и у меня там остались хорошие товарищи и напарники. Мои спортивные достижения я связываю с Барселоной. В Союзе, конечно, был хороший этап моей спортивной жизни, но мои спортивные достижения и имя, которое я себе сделал – это уже Барселона.

— Каким запомнился вам тренерский тандем сборной?

— Спартак Миронович – для меня это человек, который сделал революцию в гандболе. До него гандбол был другой, медленный, не такой тактичный. Миронович всё это с головы на ноги поднял. Когда он набрал пацанов 59-60-го года и выиграл с ними три Кубка чемпионов, чемпионаты Советского Союза, на этой базе построилась сборная СССР, вся методика и подготовка – на нем.

— А как они с Евтушенко работали в сборной?

— Евтушенко был хороший мотиватор, организатор. Мы его называли «папка», он за нас всё организовывал, переживал. Было так: методика вся – на Мироновиче, организация – на Евтушенко.

Садясь в фургон агента, даже не знал, куда меня везут

— А как вообще вы в Испании оказались? Непростое ведь дело для советского спортсмена…

— По тем временам все хотели выехать за границу. И вышло такое постановление, что после 28 лет можешь выезжать. Первыми из гандболистов выехали Ганин, Рыманов, Васильев… Все остальные уже на чемоданах сидели. И я тоже.

Так вот. Сижу я в Запорожье, звонят люди: «Бери сумку, приезжай в Москву, посмотрим, что с тобой можно сделать». Приезжаю – поселили меня в какой-то квартире, как будто пересадочный пункт, сидим я волейболистка, и гандболист Андрей Бычихин. Говорит мне агент: «Куда хочешь ехать?» — «Какая разница? Хочу свалить». Он говорит: «Есть или Германия, или Испания». Говорю: «Куда угодно». Он говорит: «Хорошо». А потом приходит и: «Всё, уже едешь в посольство испанское, визу ставить». В те времена в документах было два пункта: «Выезд с…» и «Выезд до…». Так вот, этот «Выезд до…» было иногда тяжелее, чем визу, поставить. Маразмище-то наше, знаешь? Но у них там всё было налажено. В те времена в Союзе, всё, что не решалось за маленькие деньги, решалось за большие. В тот же день уже виза была у меня. Вот так я и свалил с Совдепа.

Я даже и не знал, куда буду ехать. Не боялся ничего… Сели в самолет, потом в какой-то фургон, вышли – Бильбао. Другим ребятам сказали, куда их отправят, а мне говорят: «Ты пока сиди тут, ничего не знаю. Завтра скажу». На следующий день пришли – говорят: «Тебе в Малагу», за неделю мне сделали документы. Это была команда Маристас де Малага. В ней я и доиграл полсезона 1991/92 с начала декабря до конца чемпионата. Отыграл неплохо, потому что дальше мне сказали, что появилось приглашение в команду лучшего уровня – в Авидеса Алзира (Валенсия).

Расскажу тебе анекдот, хоть и печальный. Первая моя взрослая команда Сельхозакадемия – ушел я, она на следующий год прекратила свое существование. Потом я уехал в ЗИИ, команда историческая, ей лет 50 было, по тем временам ведущий клуб. Уехал из ЗИИ – на следующий год ЗИИ прекращает свое существование. 30 ноября, как сейчас помню, вылетаю из Москвы в Мадрид, а 26 декабря распался Советский Союз, флаг спустили с Кремля. Страна не существует, которую я оставил. Уезжаю в Малагу – команда по нашим меркам середнячок. Уезжаю в Валенсию – на следующий код команда Малаги прекращает свое существование. Я прибываю в Валенсию, играли на Кубок Европы, хорошая, солидная команда. Мне поступает предложение ехать в Барсу – команда Валенсии прекращает свое существование. Такой прямо злой рок.

Но затем я нашел Барселону, это была любовь на всю жизнь.

— После дефицитов, пустых полок и «любительского спорта», вы попадаете в капиталистическую страну, где надо счет в банке открыть, агента своего найти, контракт грамотно подписать. Как вы эти первые годы в Испании пережили, кто вам тогда помог, а кто помешал?

— Помог хороший человек, мой представитель – Хуан Бергара. По тем временам моя ставка в Малаге была где-то полторы тысячи долларов. Но я их не получал, потому что не платили. Собирали по копеечке, чтобы купить поесть. Когда приходил аванс, мы такие были счастливые!.. А что нам надо? Я, жена, еще один ребенок у нас был… Могли пойти на пляж, купить еду без очередей. О трудностях не думали. Были тоже тяжелые времена, ну так, перебивались…

И вот не без помощи Хуана, уже когда я уезжал из Малаги, нам вдруг заплатили всё сразу. Всю зарплату за 3-4 месяца, что задерживали. По тем временам это такое состояние, что можно заканчивать с гандболом. Квартира в Запорожье стоила, наверное, как месячная зарплата. Приехал на родину, кому мог – помог, вот тогда уже понял, что спорт – это не «за так». Потом вернулся в Валенсию, потом переехал в Барселону… Уже тогда пришло осознание, что ты – профессиональный спортсмен.

— Вот говорят, что чемпионат Испании по гандболу – это Барселона и пятнадцать других команд. Всё так?

— Тогда нет. Тогда была Тека, где играл Миша Якимович, Атлетико (Мадрид), моя Валенсия… А вот сейчас – да. Кризис 2006-2008 годов сильно ударил по Испании, конечно же, и на гандболе отразился. Особенно на гандболе, где уровень упал очень. Все повыезжали в Германию, во Францию, там по-другому всё это дело обстоит.

Во время первого выезда за Барсу подумал, что в автобусе пожар. А виноват был вратарь…

— Барселона – как известно, «больше, чем клуб»…

— Когда я приехал в Барселону, я не думал о масштабах, о том, что означает этот клуб. Барса – это религия, принадлежать Барсе – это как будто ты в братстве, в партии, в обществе. Тут и каталонская национальная идея, и эхо Гражданской войны, после которого по всей Испании стало много фанатов Барселоны, потомков республиканцев. Чуть ли не единственным легальным способом протестовать против режима, чтобы тебя не посадили, — это было поддерживать команды Барселоны. Сейчас уже другие времена, но в крови барселонцев осталось это понимание.

И когда в Валенсии случилась беда с гандбольной командой, мой представитель говорит: «В Валенсии ты не остаешься. Зовёт Барса». Отвечаю: «Хорошо, дай мне подумать». А он говорит: «А что ты будешь думать? Не надо думать, я за тебя отвечу. Ты едешь в Барселону».

В те времена всё, что я знал о Барселоне – что их гандбольная команда в восемьдесят каком-то году играла с ЦСКА, и Саша Рыманов рассказывал, как их там принимали, как они проиграли финал Кубка кубков, и какая там была атмосфера. Что Олимпиада там прошла, на которую я не попал.

Читайте также: Hall of Fame: от Кличко до Далакяна, или Топ-10 боксеров Украины вне зависимости от весовых категорий

Но когда я рассмотрел, что это за клуб, осознал его величие, я потом благодарил судьбу, что Барса меня заприметила, и я узнал, что это такое. Не было проблем влиться в Барселону, потому что там очень даже нормальные ребята, с ними выиграли Кубок кубков, потом пять Кубков чемпионов подряд, Ла-Лигу тяжело было выиграть – а мы шесть раз взяли золотые медали.

— Что в гандболе Барселоны было иначе, чем в советском гандболе? Чем можно было вас удивить после Мироновича, Полянского, Евтушенко?

— Моя первая поездка на игру. Смотрю: в автобусе что-то горит. Поворачиваюсь – вратарь Лоренцо Рико сидит и курит. И тренер Валеро Ривера сидит. Спрашиваю: «Ниче се, это нормально?» — «Конечно, нормально». Ребята в Барсе могли покурить, выпить вина. Не было запрета. Но при этом я не помню, чтобы нажирались, пока мордой в салат не падали.

А вот у нас, в СССР, запрещали, но курили из десяти человек семь. Но наш менталитет в то время был другой. У нас пока мордой в салат не падал – не останавливался. А у них – если это не в ущерб работе, делай, что хочешь. До того, как пришел я, у них был линейный – югослав Вукович. Говорят, он после первого тайма курил в душе, потому что такой был курильщик, и никто ему ничего не говорил. Опять же, это не отсутствие профессионализма, наоборот – люди чувствовали себя профессионалами, знали меру и не нарушали режим.

Что еще удивило? Тут система соревнования другая. У нас раньше было – поехал на неделю и играешь пять игр подряд. А в Испании игра каждые субботу или воскресенье, одна на выходные. Мы в Барселоне выезжали на сборы – в первую неделю в горы, а потом, например, на Канары. Но, как правило, мы сидели все дома, не было разъездов – только для игр. И тренировки, нагрузки тоже нельзя сравнивать. Ты работаешь на сборах и выходишь на пик формы, когда начинаешь играть ответственные игры чемпионата – против «Тека» или еще кого из грандов, когда в Лиге чемпионов выходишь на сильных срперников.

— А как у вас строилось общение с Валеро Риверой? Когда смогли понимать его?

— У меня были с ним довольно разнополюсные отношения, потому что я всегда говорил правду, и было такое, что у меня были с ним конфликты, но опять же, он меня уважал. Представь, в первые восемь лет он мне контракты предлагал год за годом. Я ему был нужен, но, чтобы меня мотивировать – каждый год мне надо пахать, чтобы заслужить продлевать контракт. А потом, когда мне исполнилось 36 лет, Валеро ко мне приходит и говорит: «Столько лет я тебе такое делал, а теперь давай сразу четыре года». Он со мной до 40 лет подписал контракт как премию за мое отношение.

Но Ривера хитрый, предложил: «Я тебе дам контракт на четыре года, но ты должен отказаться от сборной Испании». Мне уже было 36 лет, я подумал, что длительный контракт лучше, так что от сборной отказался, хотя не хотел этого делать.

В сборную Испании пошел ради Олимпиады и паспорта

— Я слышал, что за сборную СССР вы сыграли 151 матч, за Испанию – 80. А за Украину сколько?

— Ни одного.

— Почему так получилось?

— А потому что вот такой интерес был у Украины ко мне. Не знаю, это у них надо спросить, почему я никогда не играл.

— Испанская сборная в то время натурализовала много игроков, это был тот же кыргыз Дуйшебаев, другие ребята из стран бывшего «варшавского договора». Вы, как новоявленный испанец, игравший за сборную, прониклись духом или это была просто работа и дополнительная игровая практика?

— Это еще и возможность получить паспорт. Для этого нужно было получить право на проживание и десять лет прожить легально, но и это не значило, что его тебе дадут. А мне, как сборнику, паспорт сделали за шесть месяцев. Плюс – это ведь был шанс поехать на олимпиаду, на чемпионат мира, что тоже интересно.

Что я чувствовал? Не знаю. Не было такого чувства, как если бы за родную страну выходил под свой гимн. Но, вместе с тем, я всегда по полной отдавался играм за Испанию. Спасибо им, поверили в меня, помогли, поэтому я отыграл пять лет в сборной Испании, пока Валеро не сказал отдать приоритет клубу.

— За это время у вас – отличная коллекция наград: медали Чемпионата Европы и Олимпийских игр…

— Олимпиада в Сиднее. 2000 год, мне 35, отлично тогда игралось.

— Тем более, ваша статистика – восемь матчей и двадцать один мяч на этом турнире.

— Ты вот мне цифры говоришь, а я никогда их не считал. Я больше провоцировал пенальти, чем голов забивал, поэтому я никогда не считал свою статистику. Главное – это результат команды. А если уж ты в ней, тебе доверяют, то это главное.

— А в чем хитрость, чтобы заработать пенальти?

— Может, где-то были другие линейные, которые при ловле мячей были намного лучше, чем я, но у меня было такое качество, что когда я мячом завладел, меня остановить уже было невозможно. У меня была техника уйти от защитника, вес, сила…

Но в защите мне не нравилось опекать маленьких. Вот это был мой порок. А вот если игрок повыше, такой, как я, — тогда класс. Особенно идти с ним в контакт – это эссенция от боли. В гандболе что еще мне нравилось, это звуки игры. Когда контакт тела с телом – есть звук. Вот это красивая боль.

Попросили заполнить место на тренировке, в итоге еще сезон 2007/08 за Барсу отыграл

— Барселона успешна во всех видах спорта, где играет: футбол, гандбол, баскетбол, другие виды. Это – суперклуб. А почему перешли вы перешли в Киль?

— Я играл до 40 лет. И вот, когда был 2005 год, уже подходил момент, что мне надо было завязывать. Я ведь мало пропустил игр, до 40 лет пропустил из-за травм матчей, что мне хватит пальцев на одной руке. Никогда не травмировался, играл по 60 минут и в защите, и в нападении. Думал, что я вечный, понимаешь?

И тут в декабре 2005-го я рву все связки на правом плече. Головка, которая на плече, была лысая, потому что все вот эти сухожилья, которые движут руку, поотмирали. У меня эти четыре связки были вырваны из кости, находились у меня на шее. Задавненная травма. Я ее где-то ощущал, потому что бросал мяч по воротам, не поднимая руки. Но в какой-то момент – обычный контакт с и Юркой Нестеровым, он защищался против меня, немножко подтолкнул меня в спину, и я услышал непонятный хруст. Бегу в защиту и не могу отделить свою руку от тела. Она повисла. Врач говорит: «Что случилось?» — «Ничего страшного».

Доиграл как-то, делают мне снимок, врач говорит: «Ну всё, Андрей, у тебя такое произошло…» А я говорю: «Сколько там? Месяц?» Он говорит: «Нет, это полгода минимум». А мне до конца контракта и, возможно, карьеры всего 5 месяцев оставалось. Я сейчас тебе это говорю, у меня мурашки по коже. Неужели не выйду больше на площадку? Я начал плакать. Врач меня успокаивает, а я говорю: «Давай, оперируй завтра».

Меня прооперировали, два раза в день ходил на восстановление, через три месяца уже тренировался и еще через две недели уже играл. У меня была цель – закончить спортивную карьеру на площадке. Последняя игра, мы выиграли Лигу чемпионов и чемпионат Испании, эйфория такая, всё… Заканчиваю… И у меня начался кризис сорока лет. Ночью гандбол снился…

И хотя я начал работать в одной фирме, два года мяч в руке не держал, звонок в марте 2007 года: «Андрей, звонят с Киля. Хочешь поехать поиграть?» — «Вы что? – говорю. – Я два года не играю». Говорят: «Ничего страшного. Приезжай, помоги нам». У них случился форс-мажор, куча потерь, даже меня, 42-летнего ветерана, из «отставки» выдернуть готовы. А для гандбола Германия – это одна из главных стран. Поиграть в Бундеслиге – уже дорогого стоит, а Киль – это еще и участник Лиги чемпионов, могучая команда. Решил я, что поеду, рискну.

Приезжаю в Киль, а на следующий день уже игра – полуфинал ЛЧЕГФ против испанского Портлэнд Сан-Антонио. И я с одной тренировкой выхожу в основном составе. Тот матч мы выиграли в три мяча, а там проиграли два, короче, до последней секунды было неизвестно, кто выиграет. Я эту игру играл тридцать минут в защите, еще хорошо отыграл. Был на таком взводе, что разрывал там всех.

И всё – потом отыграл за Киль где-то двадцать игр в общей сложности, причем, в основном, по 60 минут без замены, только в защите. Мы с дури выиграли Лигу чемпионов, Бундеслигу и Кубок Германии. Трофей Евролиги для меня – седьмой в карьере. Это рекорд и сейчас. Но не только в наградах дело.

Я считаю Киль одним из самых эмоциональных периодов моей карьеры. Я чувствовал этот коллектив как никто другой. Для меня этот «поздний» гандбол очень много значил. На каждой тренировке, на каждой игре я жил, как будто последнюю минуту. Я всегда говорил, что если гандболист не сыграл в Бундеслиге – он не всё видел. Не в обиду, но Лига АСОБАЛ в Испании – это такой мизер по сравнению с Бундеслигой по организации, по посещению в залах, по тому, как люди проживают это, перед игрой, после игры…

Мы играли в Германии против команды, которая уже вылетала из Бундеслиги. Понятно, должны были выигрывать. Говорит мне одноклубник Карабатич (а для меня Никола – это гандбольный Месси всех времен и народов): «Сегодня будет полный зал, 11 тысяч». Думал, он шутит. Нет, Бундеслига — это другой мир.

Закончился сезон, мне сделали проводы, как будто я десять лет там играл. Плакат сделали на полтрибуны с моей фотографией. Я плакал. Как будто из семьи уходил!

— И ведь, с гандболом после этого вы не завязали!

— Да я уже начал было тренировать детей в «Барселоне». Но перед игрой с Чеховскими медведями у Барсы травмировался игрок. Перед игрой делали тренировку 6х6 – одного человека не хватало. Тренер Маноло Каденас позвал: «Кроссовки есть? Ну-ка встань в защитку, надо потренировать нападение». Ну, я встал, «убил» всех – никто не прошел. Посмотрел Маноло и говорит: «Слушай, когда вернемся в Барселону, в наших интересах, чтоб ты нам помог тренироваться». Я в клубе работал, для меня это не было проблемой, да и интересно дурака повалять с молодыми.

Пошла одна тренировка, вторая, третья… Каденас говорит: «Хочешь поиграть?» Я говорю: «Давай». Он говорит: «Только заявлять я тебя буду, когда надо, когда что-то поломается». Оставалось 22 игры до конца чемпионата страны, я все 22 игры отыграл без замен, в защите. Это были мои лучшие годы, когда я играл в защите, в 43 года. Вот так закончил Барселону.

— Вы, линейный, доигрывали защитником. Закономерно или где-то обидно было?

Мне всегда больше нравилось защищаться, чем нападать. Например, когда на последних секундах мы выиграли пятую Лигу чемпионов с Барсой, шла последняя атака Киля, и тогда Перуничич, который был звездой в свое время, всю силу вкладывал в последний бросок, который мог что-то изменить. Но я ему этот мяч заблокировал. И это особое чувство, очень интересный и важный момент игры.

Читайте также: Воспитанник Реала развивает бизнес по теме искусственного интеллекта

Легко говорить о людях, которые много голов забили. Берешь статистику – вот и вот. А бывают люди, которые в защите профессора, это свежая защита, высший уровень. У нас в Барселоне при Валеро был секрет – наша защита, 5-1, немножко революционная в ту эпоху, понимаешь? У нас все гнали на центр, а там я был, вратарь стоял ближе, я расширял редут, и вся наша защита была построена на этом.

Обсуждали возможность, чтобы я возглавил сборную Украины, но это так и осталось разговором

— Вы упомянули «гандбольного Месси». А ведь Карабатич в итоге тоже в Барсе оказался…

— Я всегда, даже когда тренером детей был, выделял качество игроков защищаться. И когда меня спрашивают, кто для меня самый лучший игрок, я всегда ищу игрока конфликтного – не того, который только нападал, а того, который еще и защищался. Например, Карабатич: Никола – вездесущий, куда ни посмотри – он и в защите, и в нападении играет на команду, тактически умен, на площадке боец, победитель вне площадки, какой с товарищами – такой и на тренировке. Сейчас ему 35, играет уже в ПСЖ.

— А какое вы в итоге получили образование?

— Когда я приехал в Запорожье, факультета по защите растений, на котором я учился в Киевской сельхозакадемии, там не было. Идти в ЗИИ? Но я как-то не видел себя инженером. Ну, и пошел я на факультет физического образования в Запорожском институте, закончил его практически досрочно, потому что первый год мне засчитали мою учебу в академии, и за три года я получил диплом. Сдавал экзамены, старался, всё нормально прошло.

— Уникальный опыт как игрока – как вы его реализовываете как тренер? Как складывается эта работа?

— Здесь, в Барселоне, Каталонии, вообще Испании – работать тренером, жить как тренер можно, только если ты тренируешь Барселону. Все остальные должны работать, чтобы заработать на жизнь. А чтобы нормально себя чувствовать – надо куда-то уезжать. Я уезжать из Барселоны не хочу, потому что в клубе работаю. Но были возможности рвануть за рубеж.

И здесь у меня была одна команда, не особо давно, как опыт было бы интересно поехать, но я не поехал. Было такое, что лет семь назад искали тренера для сборной России, и Ортега, мой хороший товарищ (он сейчас тренирует Германию), баллотировался на этот пост и хотел, чтобы я с ним поехал – понятно, если ехать в наши страны, надо чтобы кто-то тебе помог.

Был разговор поехать в Запорожье тренировать, но он ничем не закончился. Неофициально, скажем так, обсуждали со мной возможность тренировать сборную Украины, но и это осталось только на словах. А здесь я уже дома, тренировал я в Барселоне юношеские и молодежные команды, потом любителей, но сейчас я отдаю всё время моей работе в клубе, и только если появится что-то такое, что меня зацепит, может быть, соглашусь.

— Как живут и дружат команды разных видов спорта клуба Барселона? Например, бывало, чтобы всех собирали на какие-то мероприятия, праздники или семинары?

— Конечно, тут много мероприятий есть. Футбол, конечно, живет немножко так особо, у них свой микроклимат, а все другие виды спорта – да, мы все пересекаемся. Раньше и к футбольной команде доступ был более свободный. Сейчас, конечно, они немножко изолированы, и это естественно, потому что когда они выезжают на машинах из спортивного городка, там такие толпы стоят…

— Сейчас, вероятно, переходной период. А какая футбольная Барселона вам нравилась больше – Кройффа или Гвардиолы?

— Нельзя сравнивать. Кройфф – это был пионер, он сделал революцию, Гвардиола ее продолжил. Оба они – феномены и – герои клуба. Понятно, что всё последующее превосходит предыдущее. Это как информатика – возьмешь пятилетний компьютер, его нельзя сравнивать с компьютером, который у тебя на данный момент. Эволюция происходит во всем, в спорте тоже. Это как говорят: «Кто лучше – Пеле или Месси?» Как можно сравнивать?

— Чигринский – единственный наш легионер в футбольной Барселоне. Приходилось слышать, что был позван лично Гвардиолой, а в клубе на него не рассчитывали и обвиняли в том, что он испанский и каталонский язык не изучил. А что говорили в то время о Диме в вашем городе?

— Я говорю на каталонском. Это не будет преградой для твоей адаптации, потому что в футбольной команде говорят по-каталонски, если каталонцы между собой говорят, но в общем кругу говорят на испанском и английском. И многие игроки, которые находятся в команде год-два, тоже не говорят по-испански. Но это не главная причина.

Успех в спорте зависит не только от твоих технических и тактических качеств, но и от эмоций, удачи, умения находиться в нужный момент в нужном месте.

Если ты выдающийся игрок в одной команде, это не значит, что ты будешь играть на том же уровне в другой команде, особенно если ты переходишь в «Барсу». В гандболе тоже бывало, что приходили игроки, которые выделялись в своей команде, но в «Барселоне» не смогли раскрыться. А может быть и наоборот, и доля удачи должна быть. Чигринскому этого не хватило.

— Кстати, об одноклубниках. Знаю, что один из них, Иньяки Урдангарин, даже стал членом королевской семьи. Когда об этом узнали?

— Тренер нас собрал на тренировку: «Прежде, чем вы узнаете это через прессу, Иньяки вам хочет кое-что сказать». И вот Иньяки нам сообщил, что встречается с принцессой и они будут жениться. Вот так мы об этом узнали.

— Как он изменился, став членом королевской семьи?

— Как спортсмен – никак. Он всегда был ответственным и добросовестным, таким и остался. Не пропускал тренировок, играл с полной самоотдачей. Думаю, года два он еще отыграл после женитьбы с принцессой, потом завязал. Понятно, что жизнь в королевских кулуарах это немножко другое… Потом у него были проблемы… Сейчас он отбывает срок…

— Говорят, он даже с охранниками приходил на тренировки гандбольной Барсы.

— Было. Когда мы ходили в парк бегать, они за ним бегали. Я как-то им в шутку сказал: «Хорошо, что принцесса вышла замуж не за Мартина Фисса (это бегун-марафонец, знаешь?), потому что пришлось бы вам марафон бегать».

Как-то, помню, мы из Бильбао ехали, а Иньяки срочно в Барселону надо было. А автобусу положено ехать строго 90 км/час. Иньяки говорит водителю: «Давай. Жми»! — «Да ты что, я ж не могу». А он такой: «Да ты жми, ничего не будет». Приехали в Барселону немножко раньше положенного.

— А каково ваше отношение к ситуации, которая была в Каталонии с отделением? Они правы, каталонцы, или испанское центральное правительство?

— Мы правы.

— «Мы». Я услышал.

— Я считаю, что диалог должен существовать. «На нет и суда нет», — такого нельзя. Если какое-то есть мнение у определенной массы людей, к нему надо прислушаться. Потом можешь думать – согласен или не согласен, но сесть и разговаривать – это должно существовать. Мы сейчас не говорим о сталинских временах, а о нормальной демократической стране.

— Как Испания и Каталония в частности переживают коронавирус? У нас уже неделя карантина, например.

— Я всего один раз вышел из дому продукты купить за первые недели карантина. Понятно, есть люди, которые это соблюдают, есть такие, что нет. Я думаю, что это будет надолго и не так быстро это закончится, как многие думают. То, что происходит, что люди болеют и умирают — это ужас. Это одна сторона. Но другая сторона не менее важная, которая отразится на населении всего мира – это экономические последствия. У нас массово увольняют людей, ходят слухи, что и в клубе тоже будут увольнять… И если подумать, почему всё это происходит, какая причина, меня бы не удивил ни один ответ.

Очень переживаю сейчас за родину… Какой у нас менталитет? Сможем ли мы быть такими дисциплинированными, как китайцы, и сидеть дома, не выходить? Какой у нас менталитет? Китайцы смогут это побороть. Немцы смогут это побороть. Шведы смогут. Здесь, чем дальше на юг или на восток, менталитет другой.

— Чтобы не заканчивать на плохой ноте, вопрос о будущем: как ваши дети? Они уже испанские граждане? Связан ли кто-то из них со спортом?

— Конечно, все здесь живут. Нет, со спортом не связаны. Младший заканчивает университет по морской части. Старший закончил факультет политических наук, но работает не по специальности, у него своя фирма. Я работаю в клубе, в спортинтернате. Кстати, там, где я жил, есть спортивный комплекс с моим именем. Кажется, он единственный с именем гандболиста в Каталонии. Как при таком отношении не быть верным этой земле? Благодарен Барсе, я здесь состоялся по-настоящему как спортсмен.